ВОРОБЕЙ - ЛЕНИВЕЦ

(В.А. Лебедев)

Худ. Н. КошельковПочему это воробьи такие шустрые да работящие?

А вот почему.

Как-то появился близ большого города ленивый воробей и поселился в дачной местности. А кругом бы­ли рощи зелёные, озёра голубые, луга привольные и поля — знай собирай букашек да червяков, пользу приноси себе и людям. Только воробей другую жизнь себе устроил.

Весь воробьиный народ трудится с утра до ночи, не щадя носов и крыльев, а этот ленивец только и норовит поближе к дороге или к домам пристать. Целыми днями сидит на крыше да высматривает, не просыплется ли у мужиков овёс на дорогу. А если кто помои вы­льет, — он тут как тут, не прозевает. У других воробьёв жучки да червячки на столе, а у этого — и картофельные очистки, и крошки хлебные, и мясо с костей, и корки апельсиновые, и всякая всячина — настоящий гастроном.

Так и жил воробей целое лето лодырем, да ещё хвастал перед сородичами, смеялся над ними:

— Что-что у вас за жизнь — чи-чистое горе! Голодаете через день! Через день! А я ем через час! Через час!

— Ты сча-счастливый! — вздыхали воробьи.

А самый старый воробей и самый мудрый урезонивал хвастуна.

— Чре-чревоугодник! — возмущался он.

— Че-чего? Чего? — не понимал ленивец.

— Чи-чистоплюй!

Тут оскорбился лентяй.

— Чу-чурбан! — прокричал он почтенному старику и улетел.

Вот так поговорили!

А через неделю самоуверенный ленивец опять прилетел к старо­му воробью и просит его как ни в чём не бывало:

— Отдай за меня замуж свою доче-ченьку!

— Ты очу-чумел! Не отдам!

— Почему? Почему? У меня есть дом большой и очи чё-чёрные. Отдай доче-ченьку, я оча-чарован!

— Не отдам! Чи-чистоплюй ты, а мы че-честные труженики! Очи-чисти подоконник!

И прогнал ленивца от своего гнезда.

Худ. Н. Кошельков

Долго не показывался лентяй к сородичам. Рассердился. Жил он одиноко в большой генеральской даче, на чердаке.

Пришла осень. Задули холодные ветры, оборвали они последние листья с берёз и осыпали ими дорогу, луга и озеро.

Улетели перелётные птицы, а те, что остались, принялись свои гнёзда утеплять. Зима — время нешуточное: бывает, такой мороз ударит — галки на лету дохнут, падают на землю морожеными ко­мьями.

Принялись за работу и воробьи. Целыми днями — с утра до но­чи — таскают они то солому с поля, то моху надёргают в перелеске, то пакли у плотников возьмут, то куриное перо подберут — всё в де­ло идёт, всё годится для гнезда. Так и работали трудяги, а ленивец опять объявился.

— Эй! Че-чевичники!— кричит им с голой берёзы.

— Че-чего?

— Че-чепухой занимаетесь!

— Как че-чепухой? — изумились воробьи.

— А так! Берите пример с меня: вон я какой дом нашёл, гене­ральский! На нём три трубы, у любой из них перезимую. У тёплой трубы мне не только мороз — сам чё-чёрт не страшен!

Глянули воробьи — и верно: три трубы, и из каждой дым идёт.

— Ах, ча-чародей! — изумились воробьи. — Че-честное слово, ча-чародей!

Самые молодые бросили тут же работу, собрались в стайку и ре­шили тоже поискать дармового счастья, как тот ленивец. И уже по­летели было, да остановил их старый воробей.

— Оче-чень плохо! Стойте! — крикнул им и залетал кругами.— Учи-читесь у стариков: утепляйте гнёзда, пока не поздно, а не то зимой окоче-ченеете!

— Сам окочу-чуришься!— перебил его ленивец.

— Посмотрим, — ответил ему старик. — Зима осени мудренее, это я чё-чётко знаю!

На том и разлетелись воробьи. Работящие к своим гнёздам — трудиться, а ленивец — к своим трубам, лодыря корчить.

Но вот ударили первые морозы.

Смотрят воробьи — жив-живёхонек ленивец. Ест он из генераль­ской помойки, а других и близко не подпускает — всё себе. Растол­стел, и по всему видно, что хочется ему на генерала походить. Даже перья себе краской вымазал. Нафуфырился.

Худ. Н. Кошельков

По утрам выходит генерал из дому и начинает важно так прогу­ливаться. Вышагивает. Посматривает. А в это время воробей-ленивец на крышу вспорхнёт и тоже вышагивает по самому князьку. По­сматривает. Пример берёт.

Смотрят они друг на друга — и оба довольны.

— А ниче-чего устроился! — завидовали ему молодые воробьи.— Вот зря старика послушали, надо бы и нам так...

— Поживём — увидим... — отвечали им воробьи постарше.

Но вот однажды, в самом разгаре зимы, прискакал к генералу гонец из города. Срочную депешу привёз.

Прочёл генерал донесенье. Нахмурился да как крикнет адъю­танту:

— Собрать чемоданы — и в город! Дачу заколотить до весны! Живей! Да шубу не забудь: вон какой мороз катит — не охнуть!

Уехал генерал и оставил воробью холодные трубы.

А небо в тот вечер было на закате бирюзово-жёлтое — к большо­му морозу.

Все воробьи забились в свои гнёзда — кто за наличником окон­ным, кто под стрехой. Входы и выходы мохом да пером заложили — не пробиться морозу, а воробьи ещё друг к дружке прижались. Тепло...

А ленивцу совсем плохо пришлось. Жмётся он к одной трубе — холодная. Он к другой перелетел — ещё холодней. Он к третьей — как лёд стала третья труба.

Что делать? Кругом ночь чёрная, в такой темноте не найти тёп­лой щели да и опасно: полетишь — ударишься. А главное, где она, тёплая щель? Нет её, раз заранее не присмотрел.

Беда.

Закрыл ленивец глаза, нахохлился и замер у ледяной трубы. Дрожит. Чувствует, как косточки стынут. Крови в нём и всего-то с полнапёрстка, и та леденеет.

А ночь звёзды высыпала. Мороз всё крепче жмёт — так, что брёвна в стенах трещат, сучки на деревьях потрескивают да похру­стывают. На озере и вовсе будто пальбу открыли: лёд так ломает от мороза, что эхо как гром от берега до берега перекатывается.

Проснулся от этого шума старый воробей и сразу вспомнил ле­нивца. Жалко стало непутёвого: как-то он там?

Утром, чуть свет, послал старый воробей своих гонцов к гене­ральскому дому узнать, как переночевал ленивец. Велел звать, если тот живой, к себе. Пусть, мол, отогреется, а там посмотрим. Авось ума набрался за эту ночь, так и настоящим воробьём станет.

Прилетели воробьи-гонцы, порхают по чердаку туда-сюда — нет нигде ленивца. Зовут — не отвечает. Наконец нашли его в трубе. Ночью-то он совсем обезумел от страха — в трубу забрался, но и там достал его мороз.

Вытолкали гонцы чуть живого ленивца наверх.

— Чуть жив! Чуть жив! — кричат.

Худ. Н. Кошельков

А он привалился боком на край трубы — лапы не держат. Сам весь чёрный от сажи. Клюв смёрзся — не раскрыть. Крылья в со­сульки стянуло. Перья на груди и на спине тоже в сосульках — торчком и грязные. Нет уж в хвастливом ленивце той бахвальской осанки... Хотел он глянуть на белый свет, а глаза плёнкой затяну­ло. Не жилец...

— Черен! Чёрен! Ох, как чёрен! — щебетали вокруг воробьи.— Лети за нами в гнездо — отогреешься!

И все разом вспорхнули.